Входишь в зал Ростовского академического драмтеатра им. М. Горького – и тебя обдает запахом свежеструганой древесины, ивовых плетенок, травяных ковриков. Не теми искусственными запахами, которые томятся в баллончиках из разряда бытовой химии, а настоящими, идущими от природных материалов, которые использовались при сотворении на сцене хутора Татарского.
По приезде в Ростов, во время первого знакомства с труппой и представителями СМИ, режиссер спектакля Геннадий Шапошников (главреж Иркутского драмтеатра) говорил, что не знает еще, с чего начнет эту историю. Вспомнил эпизод из романа о круговороте жизни и смерти, когда на том месте, где приняла земля казака, зашелестело время спустя листвой дерево, и птаха свила гнездо в его ветвях. Может, что-то в этом роде и станет прологом?
Времени ли не хватило на такие поэтические и информационно-емкие метафоры (этот масштабный спектакль готовился в довольно сжатые для такого проекта сроки) или по иной причине, но все началось повествовательно. С будней хутора Татарского. С запретных любовей братьев Мелеховых, картинно красивых подсолнухов, синего неба, по которому плывут неостановимые облака.
Потом, уже во втором действии, подсолнухи сменятся полем золотых колосьев, и на них прольется кровь казаков, беспощадно разделившихся на красных и белых. А по небу будут плыть облака. Вообще небо (задник сцены превращен в экран, на котором возникают то облака, то тучи, то звезды) здесь, как и у Шолохова, словно еще один персонаж (художник-постановщик спектакля – главный художник московской «Новой оперы» Виктор Герасименко).
Как рассказывают в самом театре, Шапошников одну из задач участников этого проекта определил так: «расшифровать те коды, которые оставил в романе Михаил Шолохов, по-новому взглянуть на известное произведение». И прежде всего это, пожалуй, коснулось образов главных героев.
Кто-то из литературоведов поделился однажды интересным наблюдением: наиболее часто встречаемые на страницах «Тихого Дона» определения – «безрадостный», «невеселый», «злой». И тем не менее взять хотя бы образ Аксиньи. В юности она стала жертвой похоти собственного отца, потом жила с нелюбимым мужем, часто бывала им бита, почти в одиночку справлялась с «многоскотинным хозяйством». Но при этом нет ощущения какой-то пришибленности ее жизнью, зажатости в тисках комплексов. В памяти остаются гордая голова, черные горящие глаза, огневая красота и такая же огневая страсть.
В спектакле этот Аксиньин огонь (роль главной героини посчастливилось сыграть Екатерине Березиной) словно притушен неизбывным страданием, глубоко засевшим в душу страхом, смешанным со злостью.
Григорий Мелехов (Роман Гайдамак) здесь подчеркнуто не такой, как все. Все ровесники чубаты, у него – короткая стрижка – чуть гуще «ежика». Другие слово скажут как отрежут или отрубят, а он все больше отшучивается. Так что даже что-то дед-щукарское проглядывает в нем в довоенные его годы.
У тех, кто читал «Тихий Дон» давно и многое успел позабыть, присловья Григория вызывают недоумение. Но все это и вправду его фразы из романа. Автор инсценировки Владимир Малягин к первоисточнику отнесся с уважением. К тому же известно, что главный прототип Григория Мелехова – это донской казак Харлампий Ермаков. А он в молодости был весельчак и балагур. Другое дело тональность, интонации шуток. Тут можно поспорить.
Театры часто грешат против литературного первоисточника в том, что касается портретов персонажей, оправдывая это тем, что главное – внутреннее состояние, а не внешний облик. Но все же это несоответствие зрителей смущает. Особенно если портретные характеристики знаешь едва ли не наизусть: Григорий – чернявый парень с доставшимся от турецких предков носом с горбинкой, Аксинья – крепко сбитая молодая женщина с пухлым жадным ртом… Странновато все же, когда достоверное воспроизведение подробностей быта постановщикам спектаклей представляется важным, а портретных черт – необязательным…
Выразительно показана в этом «Тихом Доне» драма разделения казаков на красных и белых, ужас братоубийственной бойни. Это, наверно, самая сильная его часть.
Очевидно, что есть свой «подтекст» у одежд, в которых предстают перед зрителями казаки хутора Татарского (художник по костюмам Наталья Пальшкова). Точнее – у цветовой гаммы. Неброские, приглушенные тона. Главным образом те, что образуют палитру донской степи. Так, казаки на сцене словно становятся воплощением плоти от плоти этой степи, этой земли. Она – их родительница. Можно ли променять ее на другую?
P. S. Наверно, «Тихий Дон» – произведение, вообще труднопереводимое на язык театра. Мнения в связи с каждым таким переводом могут быть самые разнообразные. Но у жителей и гостей донской столицы есть шанс составить свое, даже если им не удалось купить билет на этот спектакль: 16 мая на Театральной площади Ростова состоится его онлайн-видеотрансляция.
Автор Марина Каминская. Фото Аркадия Будницкого.