Спасибо, вы подписаны на новости

Закрыть
ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Купить билет

ВЫБЕРИТЕ БИЛЕТНОГО ОПЕРАТОРА:


Театр
23 июня

«НЕПРАВИЛЬНЫЙ У ЖИЗНИ ХОД»

«Тихий Дон». М. Шолохов.
Ростовский академический театр драмы им. М. Горького. 
Режиссер Геннадий Шапошников, художник Виктор Герасименко.


На родине Шолохова его произведения, естественно, не раз обретали сценическую жизнь: и «Тихий Дон», и «Поднятая целина», и «Судьба человека», и «Они сражались за Родину», и «Бабий бунт». У «Тихого Дона», естественно, особая история — и театральная, и экранная. Он инсценировался к датам и без связи с ними, ставился, снимался, у нас, у них…

Меньше года назад на очередной ростовский «Минифест» приехал театр «Мастерская». «Тихий Дон» играли выпускники Санкт-Петербургской академии театрального искусства. Совсем еще «зеленые», они должны были представлять сложную жизнь, которой сами персонажи ладу дать не могли. С другой стороны, ведь только молодые люди в силах были одолеть театральный марафон в восемь с половиной часов — именно в этот формат уложил свой спектакль Григорий Козлов.

Счастливо выбранный жанр — «Житие хутора Татарского» — диктовал и организацию пространства, и художественную структуру спектакля, и интонацию. Я бы еще применила к этому сценическому сочинению слово «сказ», форма которого требует песенной опоры. Песни пронизывали всю жизнь хуторян, будь то привычное крестьянское дело, любовь, война…

Режиссер шел в своем решении не в последнюю очередь от актерской природы своих учеников, от их возможностей. Он ставил спектакль не столько об адском месиве Гражданской войны, из которого выход был только в смерть, сколько о крахе рода, который дал трещину задолго до братоубийственной бойни.

Нынешнее поколение знает то, чего не знали ни казаки Шолохова, ни он сам: чем в итоге закончилось тогдашнее торжество кошевых. Черный круг, застилающий горизонт в финале спектакля, не сулил оптимизма. Разве что оставалась надежда на Мишатку в красной, как у отца, рубашке (впрочем, о судьбе его поколения мы тоже осведомлены)…

Еще довольно свежо впечатление о питерском спектакле, а на него уже наслаивается новое — к 110-летию со дня рождения писателя Ростовский академический театр драмы имени М. Горького подготовил премьеру по главной книге Шолохова. Она шла в обычных временных пределах и не могла, естественно, вместить столько событий, сколько питерское «житие». Но романная форма сохранилась (местами с отливом в романтическую быль). Представьте, зрительный зал ловит стремление театра передать дыхание истории, которая почти век назад в этих краях бушевала. И дело тут не в географических параметрах, а, может быть, в генетическом чувстве, приближающем к нам ту эпоху и тех людей. Логика уязвимая, понимаю, тем не менее… Во всяком случае материал для наших артистов не чужой, усваивается на органическом уровне, и они (хоть и не все) были точнее в речи, в бытовых подробностях, хотя этнографических задач перед ними не ставили.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Мягко говоря, последние лет двадцать — не самый удачный период в жизни Ростовского театра, который прежде (на протяжении многих лет) был славен целой плеядой талантливых артистов. Произошла почти полная смена поколений, и нужно было немалое время, чтобы нынешняя труппа сложилась в единый организм. В городе ждали премьеру, как неординарное событие. Многим на первый взгляд казалось, что безоговорочных кандидатур на роли главных героев попросту нет. На второй взгляд — тоже. Но вот приехала постановочная группа: режиссер Геннадий Шапошников, сценограф Виктор Герасименко, художник по свету Сергей Скорнецкий. И музыку писал Алексей Шелыгин, а пьесу — Владимир Малягин. Все приглашенные (в просторечии «варяги»). Только художник по костюмам — наша, Наталья Пальшкова. На все про все было два месяца. Как хотите, но это срок, запрограммированный на неудачу. Непосредственной работе с актерами осталось еще меньше времени. Но есть одна отечественная особенность: создавая безнадежную ситуацию, отдельный человек или группа товарищей, в конце концов, мобилизуются так, что совершают невозможное. И нынче мы получили чистейший образец предельно напряженной, увлеченной, бессонной работы, в процессе которой и выработался командный дух.

Сегодня никто не ставит в манере реставрации и, как правило, все уходят от бытового решения сценического пространства. И здесь оно знаковое и лаконичное: высокие плетни с пиками, нацеленными на персонажей с обеих сторон, камышовая одежда сцены, простые столы. Стремились к подлинности: краснотал вешенский взяли, тамошние мастера плетни из него и сооружали. Натурально, и Дон был в середине сцены с полосой сухостоя по берегу, и видео на заднике. Спасибо, что не с типовыми документальными кадрами времен Гражданской войны, а в подмогу природе, общей атмосфере: белые облака в синеве неба, грозовые тучи, текучая речная вода, огненные всполохи… А вот зачем, уйдя от буквального воспроизведения реалий хуторской жизни, густо засевать поле хлебными колосьями, подсолнухами? Получается нечто вроде расписного ковра — в контраст не только с простотой и строгостью оформления, но и с костюмами: они приглушенных, тусклых тонов (я бы сказала — цвета земли). Ведь и люди шолоховские созвучны земле, и беда, когда они отрываются от нее.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Та же простота и суровость сценического повествования, мне кажется, вряд ли требовали частых обращений в зал, а не к партнеру, монологов среди колосьев, печальных фигур со свечами. Подчеркнутые знаки высокой трагедии что ли?

А вот скульптурная статика Бабуни в сцене с сумасшедшим красноармейцем оправданна. Эта фигура выходит за рамки конкретного образа: хуторянка, потерявшая трех сыновей на нелепой войне, она и вселенская Мать, олицетворение народной мудрости и народной скорби. И то, что Татьяна Шкрабак играет ее без пафоса, делает Бабуню живым, достоверным символом. «Жалко вас, окаянных, до смерти», — выдохнет она. Этот мотив уже возникал в спектакле: нужда в жалости не только как в сочувствии, но как в высокой человечности, способности понимать друг друга. Пьеса В. Малягина в процессе работы претерпела существенные изменения, и это пошло ей на пользу. А масштабную эпопею удалось воплотить в трехчасовой сценический объем во многом потому, что режиссер предложил такое сцепление сцен, при котором одна, хоть и на излете, но еще длится, а другая уже начала свое движение. И зрители способны охватить обе и глазом, и сознанием. Этот прием помогает спрессовать время, ощутить его плотность и непрерывность, его стремительный ход. А персонажи, не увидев друг друга, пересекаются, расходятся, не подозревая, как мал этот мир, где каждый зависит от каждого.

В одном из объяснений Григория и Аксиньи молчаливо присутствует Наталья, сразу встык к казни Петра пойдет расправа Дарьи с «куманьком» Иваном Алексеевичем (и еще немало сцен, точно в экранной манере наплыва). Григорий все первое действие и большую часть второго будет на сцене: то в глубине ее, спиной к зрителю, то в боковой кулисе. Он всегда здесь, все события проходят через его сердце. И когда он говорит, что «уморился душой», как не поверить: все бесчинства при нем произошли. Ну, и какие же главные герои получились из Екатерины Березиной и Романа Гайдамака? Это молодые артисты. Не первогодки, а уже поигравшие на академической сцене, но ролей подобной сложности у них еще не было. Получить Григория и Аксинью — это уже большая награда, причем в упреждающем порядке: сначала — награда, потом — «подвиг».

Здесь не играется история великих любовников, и, наверное, не потому, что актерская фактура несколько иная (в Екатерине нет следов вызывающей «порочной красоты»; худощавость Романа подчеркнута высоким ростом, и никаких признаков «чертова семени» в облике: ни «вислого коршунячьего носа», ни звероватой улыбки). Так выстраивается их повесть, с препятствиями на каждом шагу, что получается она про невозможность счастья. И не только для этих двоих с их запретной любовью. Просто «неправильный у жизни ход».

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Одна из проникновенных сцен спектакля — объяснение Григория с Натальей (Оксана Войцеховская), попрекающей мужа пьянством и загулами. Он не столько оправдывается, сколько устало и нехотя объясняет, что убивал и под смертью ходил, потому и «вся жизня похитнулась». Она неглупая и не такая уж безгласная, и правды его не принимает: «Напаскудил, обвиноватился, а на войну беду сворачиваешь». «Я зараз тебе не утешник, — сдается он, не имея резона в ответ. — Не осталось у меня жали ни к кому». И тогда Наталья, не милости ища, а кожей чувствуя его маяту, подбегает к нему, понуро уходящему прочь, и обнимает. В ней «жаль» — живое чувство. А Григорий не оттолкнул. Прикрыл буркой осторожно и бережно, уводя с собой (в романе они так и к базу подошли, обнявшись). Прихлынула к нему мгновенная теплая волна участия. И буквально через несколько секунд: «Здравствуй, Аксинья дорогая… Я уж и голос твой позабыл». Она уже здесь, уже в очередной раз оба отодвинули Наталью. И все они, молодые, крепко пошатнули, сдвинули вековой порядок в казачьем сообществе. Его воплощение — старшие Мелеховы в исполнении Юрия Добринского и Натальи Гординской. Справедливый и безусловный закон, по которому жили в хуторе с незапамятных времен, рушился на их глазах. Пантелей Прокофьевич ярился в бессильном гневе, грозил костылем, а Ильинична печалилась, изболевшись душой за детей.

По-иному переживает лихие времена хуторской долгожитель дед Гришака —Игорь Богодух. За три небольших сцены (одна — совсем маленькая, на пару минут) дед стал смысловым центром спектакля. Не оттого, что жизнь прожита и уже терять нечего, а оттого, что открылась ему вся правда о ней в чтении Великой книги, знание это делает его бесстрашным и перед лицом жизни, и перед лицом смерти (в сцене с Мишкой Кошевым). Когда он выходит с керосиновой лампой и, заметив Григория, начинает говорить обыденно, негромко, не налегая ни на одно слово, а скорее — размышляя вслух, для себя, мы понимаем, что это высокий класс актерской игры: «Прожил — не видал. Кубыть вчера ходил я с русым чубом, молодой да здоровый, а ноне проснулся — и вот одна ветхость. Мельканула жизня, как летний всполох, и нету ее».

В паре с мастером, произнеся две-три реплики, Р. Гайдамак отыгрывает его текст достойным образом. Хохотнув да снисходительно перетерпев «поганца» в свой адрес, он становится серьезен и внимателен. Оставшись потом один (в романе это внутренний монолог), бормочет про то, что в молодости старик накуролесил, теперь же «за Бога хоронится», со святым писанием носится, а он, Григорий, если доведется до старости дожить, эту хреновину и в руки не возьмет. Но видно, что дедовы слова не вовсе напрасными были.

А как они сильны особым строем речи! И как тут обойтись без казачьего говора, с его напористым ритмом, острой многокрасочной лексикой, припечатывающей точностью слова, выдающей характер, вольный и строптивый…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Тем туже затягивается петля на судьбе Григория, чем зловещей становится фигура Михаила Кошевого (Алексей Тимченко). Она страшна уже тем, что он благообразен и обманчиво похож на обычного, нормального человека, на своего. Он же уперто заточен на истребление врагов, единолично решая, кто есть враг, и самолично верша суд наганом и шашкой.

В последнем жестком разговоре Михаила с Григорием, к сожалению, снят только верхний смысловой слой. Играется то, что лежит на поверхности: председатель хуторского ревкома (красная власть) предъявляет счет казаку, который «закручивал восстанием» против этой власти. В действительности конфликт куда глубже. Обреченность мелеховских исканий очевидна: он и в офицеры попал «по нечаянности», и в революцию недобрым ветром занесло. Ни то, ни другое ему не нужно, и «нехай все оно идет пропадом». У него с землей корневая связь, а Михаил давно от нее оторвался. Он уже фигура социальная, выполняющая дурно понятую политическую задачу. Вот тут главная линия размежевания.

К финалу спектакля умолкают все звуки жизни: и выстрела не слышно, убившего Аксинью, и Григорий кричит немо. Только музыка звучит реквиемом, да потом женские голоса выводят: «Я с милым дружком разлученная…» На этот раз разлука навсегда. Григорий молча высыпает землю с Аксиньиной могилы в Дон.

«Надо как-то дальше проживать», — говорил он, пытаясь в первый раз расстаться с Аксиньей. А теперь-то как?..

Автор - Людмила Фрейдлин

Источник - "Петербургский театральный журнал", http://ptj.spb.ru/blog/nepravilnyj-uzhizni-xod/